От редакции: «Война - есть продолжение политики другими (именно: насильственными) средствами». Это знаменитое изречение принадлежит одному из самых глубоких писателей по военным вопросам - Клаузевицу. Марксисты справедливо считали это положение теоретической основой взглядов на значение каждой данной войны» . Так писал в брошюре «Социализм и война» Владимир Ленин, изучавший работу Карла Клаузевица «О войне» в разгар Первой мировой, чтобы использовать ее тезисы в полемике с Каутским и Плехановым. Причем, глава о взаимосвязи политики и войны названа в его выписках «самой важной главой».
Обращаясь к Клаузевицу, Ленин наследовал в этом Энгельса, который отмечал у него «своеобразный способ философствовать, но в сущности очень хорошо». В статье «Крах II Интернационала» Ленин пишет: «в применении к войнам основное положение диалектики, так бесстыдно извращаемой Плехановым в угоду буржуазии, состоит в том, что «война есть просто продолжение политики другими (именно насильственными) средствами». Такова формулировка Клаузевица, одного из великих писателей по вопросам военной истории, идеи которого были оплодотворены Гегелем. И именно такова была всегда точка зрения Маркса и Энгельса, каждую войну рассматривавших как продолжение политики данных заинтересованных держав и разных классов внутри них в данное время».
Безусловно, работа Карла Клаузевица актуальна сегодня не меньше, чем сто лет назад. Конфликт в Украине как никогда ясно показывает, что война остается частью политических отношений, которые полностью определяют ее развитие, что она является продолжением политики через вооруженное насилие и подавление оппонентов. LIVA предлагает читателям убедиться в этом, сравнив логику украинской гражданской войны с общей логикой военных конфликтов в описании крупнейшего военно-политического теоретика.
Мы всесторонне рассмотрели расхождение, существующее между природой войны и другими интересами отдельного человека и общественных союзов, дабы не упустить ни одного из этих элементов противоречия; это расхождение коренится в самом человеке, следовательно, не может быть разрешено философией. Закончив это, мы попытаемся теперь найти то единство, в которое эти элементы противоречия сливаются в практической жизни, отчасти нейтрализуя друг друга. Мы бы уже в самом начале выдвинули это единство, если бы не было необходимости заранее с особенной отчетливостью выделить эти противоречия и рассмотреть различные элементы в отдельности. Это единство заключено в понятии о том, что война является лишь частью политических отношений, а отнюдь не чем-то самостоятельным.
Все знают, что войны вызываются лишь политическими отношениями между правительствами и между народами; но обыкновенно представляют себе дело таким образом, как будто с началом войны эти отношения прекращаются и наступает совершенно иное положение, подчиненное только своим особым законам.
Мы утверждаем наоборот: война есть не что иное, как продолжение политических отношений при вмешательстве иных средств. Мы говорим: при вмешательстве иных средств, чтобы вместе с тем подчеркнуть, что эти политические отношения самой войной не прекращаются, не преобразуются в нечто совершенно другое, но по существу продолжаются, какую бы форму ни принимали средства, которыми они пользуются, и что главные линии, по которым развиваются и связываются военные события, начертаны политикой, влияющей на войну вплоть до мира. И как можно себе представить это иначе? Разве когда-либо прекращаются вместе с дипломатическими нотами политические отношения различных народов и правительств? Разве война не является только другим способом изложения и высказывания их мыслей? Война, конечно, имеет свою собственную грамматику, но несобственную логику.
Следовательно, война никогда не может отделяться от политических отношений, и если это где-либо происходит, то тем самым в известной мере разрываются все связующие нити и получается нечто бессмысленное и бесцельное.
Без такого понимания нельзя обойтись даже в том случае, если бы война была всецело войной, всецело проявлением необузданной стихии вражды. В самом деле, разве все факторы, на которых война основана и которые определяют ее главное направление, как то: собственная сила, сила противника, союзники обеих сторон, характер народов и правительств обеих сторон и т. д., как это мы перечисляли в первой главе первой книги, — разве все это факторы не политического характера и разве они не связаны со всеми политическими отношениями — столь тесно, что их невозможно от них отделить? — Но такое понимание становится вдвойне необходимым, если мы примем во внимание, что действительная война новее не стремится последовательно к наибольшей крайности, каковой она должна была бы быть согласно своему понятию, но что в действительности война половинчата, внутренне противоречива; что она как таковая не может следовать своим собственным законам, а должна рассматриваться как часть другого целого, и это целое — политика.
Политика, используя войну, уклоняется от всех строгих выводов, вытекающих из природы войны, мало заботится о конечных возможностях, интересуется лишь ближайшими вероятностями. Отсюда вносится во все дело значительная неопределенность, и, следовательно, война становится своего рода игрой; при этом политика каждого правительства лелеет надежду превзойти в этой игре своего противника искусством и дальновидностью.
Так всесокрушающую стихию войны политика превращает лишь в свое простое орудие; страшный боевой меч, требующий, чтобы его подняли обеими руками, напрягая все силы для нанесения одного окончательного удара, благодаря политике превращается в легко управляемую шпагу, порою даже в рапиру, которой фехтуют по всем правилам искусства.
Так разрешаются противоречия, в которые война запутывает робкого по природе человека, если можно это назвать разрешением.
Раз война есть часть политики, то, следовательно, она будет принимать и ее свойства. Когда политика становится более грандиозной и мощной, то таковой же становится и война; и этот рост может дойти до такой высоты, что война приобретет свой абсолютный облик.
Таким образом, при указанном способе понимания нам нет надобности упускать из виду этот облик войны, — напротив, он должен всегда чувствоваться на заднем плане.
Только с этой точки зрения война снова становится единством, только при этом можно рассматривать все войны как вещи одного рода; только при таком представлении наше суждение получает правильную и точную опору и точку зрения, па основе которых следует создавать крупные планы и их оценивать.
Конечно, политический элемент не проникает глубоко в детали войны: пикеты и патрули выставляются не согласно политическим соображениям; но тем решительнее влияние политического элемента при составлении плана всей войны, плана кампании и часто даже плана сражения.
Поэтому мы и не торопились выдвинуть в самом начале эту точку зрения. Она бы нам мало помогла при рассмотрении отдельных явлений и даже до известной степени отвлекала бы наше внимание; но при рассмотрении вопроса о плане войны и кампании она совершенно необходима.
Самое важное в жизни — это отыскать такую точку зрения, исходя из которой все вещи могли бы быть поняты и оценены, и ее придерживаться; ибо только на основе единой точки зрения возможно охватить всю совокупность заявлений, как одно целое, и только единство точки зрения может предохранить нас от противоречий.
Если, следовательно, при составлении плана войны недопустимы две или несколько точек зрения в оценках, например, точка зрения солдата, администратора, политика и т. д., то спрашивается, необходимо ли, чтобы именно политика была той точкой зрения, которой должно подчиняться все остальное.
Мы исходим из того, что политика объединяет в себе и согласовывает все интересы как внутреннего управления, так и гуманности и всего остального, что может быть выдвинуто философским разумом, ибо сама по себе политика ничто; она лишь защитник всех этих интересов перед другими государствами. Что политика может иметь неверное направление, служить преимущественно честолюбию, частным интересам, тщеславию правителей — это сюда не относится. Ни в коем случае военное искусство не является «наставником» политики. Мы можем здесь рассматривать политику лишь как представителя всех интересов целого общества .
Итак, вопрос состоит лишь в том, должна ли при составлении плана войны политическая точка зрения склоняться перед точкой зрения чисто военной (если таковая вообще была бы мыслима), т.е. или совершенно исчезать, или ей подчиняться, или же политическая точка зрения должна быть господствующей, а военная находиться у нее в подчинении?
Мнение, что политическая точка зрения с началом войны перестает существовать, имело бы основание лишь в том случае, если войны были бы боем не на жизнь, а на смерть вследствие простой вражды; войны же в том виде, как они бывают в действительности, являются не чем иным, как выражением политики, что мы уже выше показали. Подчинить политическую точку зрения военной — бессмысленно, так как политика родила войну. Политика — это разум, война же только орудие, а не наоборот. Следовательно, остается только возможным подчинение военной точки зрения политической.
Размышляя над вопросом о природе действительной войны, мы вспоминаем: всякая война должна прежде всего рассматриваться по своему вероятному характеру и по главным очертаниям, вытекающим из политических величин и отношений ; часто, — в наши дни мы можем с уверенностью сказать в большинстве случаев, — война должна рассматриваться как органическое целое, от которого нельзя отделить его составных частей, в котором, следовательно, каждое отдельное действие должно сливаться с целым и исходить из идеи этого целого; таким образом, нам станет совершенно понятным и ясным, что высшая точка зрения для руководства войной, из которой должны исходить главные руководящие линии, может быть только точка зрения политики.
Если мы будем исходить из этой точки зрения, все планы станут как бы монолитными, понимание и оценка облегчатся и станут естественнее, убежденность повысится, побуждения окажутся более соответственными, а история станет более понятной.
При такой точке зрения спор между интересами политическими и военными уже не вытекает из самой природы вещей; поэтому, если он возникает, на него надлежит смотреть просто как па недостаток разумения. Конечно, политика не может предъявлять к войне невыполнимых требований; это противоречило бы совершенно естественной и необходимой предпосылке, что она знает орудие, которым желает пользоваться. Если же она правильно судит о ходе военных событий, то определение, какие события и какое направление событий более всего соответствуют задачам войны, — целиком дело политики и может быть только ее делом.
Словом, военное искусство, рассматриваемое с высшей точки зрения, становится политикой, однако, разумеется, политикой, дающей сражения, вместо того чтобы писать ноты.
Согласно этому взгляду недопустимо и даже вредно устанавливать такое различие, что крупное военное событие или план операции допускают обсуждение с чисто военной стороны; более того, привлечение военных к обсуждению планов войны, чтобы они высказались с чисто военной точки зрения о том, что следует делать правительствам, представляет прием, противоречащий здравому смыслу; и еще нелепее требование теоретиков, чтобы имеющиеся для войны средства передавались полководцу, а последний в соответствии с ними вырабатывал бы чисто военный план войны или кампании. Точно так же весь наш опыт говорит за то, что, несмотря на большое разнообразие и развитие современного военного дела, главные руководящие линии войны все же всегда определялись кабинетами, т.е., выражаясь технически, только политической, а не военной инстанцией.
И это вполне естественно. Ни один из основных планов, необходимых для войны, не может быть составлен без учета политических условий. Обычно выражают нечто совсем другое, чем то, что хотят сказать, когда говорят, — а это часто имеет место — о вредном влиянии политики на ведение войны. Следует в этом случае порицать не это влияние политики, а самую политику. Если политика верна, т.е. если она ведет к своей цели, то соответственное ее воздействие может быть лишь благотворным для войны; там же, где ее воздействие удаляет нас от цели, корень зла надо искать лишь в ошибках политики.
Лишь в тех случаях, когда политика ошибочно ожидает от применения некоторых боевых средств и мероприятий несоответственного их природе действия, она может своими решениями оказать вредное влияние на войну. Подобно тому как человек, мало знакомый с каким-нибудь языком, порою выражает не то, что он хочет сказать, так и политика даже при правильном ходе мысли может поставить задачи, не соответствующие ее собственным намерениям.
Последнее имело место бесчисленное множество раз, что доказывает, что политические вожди не должны быть чужды известному пониманию военного дела.
Раньше, чем продолжать, мы должны оградиться от неправильного толкования, которое легко может появиться. Мы далеки от мысли, что зарывшийся в бумагах военный министр, или ученый инженер, или даже испытанный боец будет наилучшим канцлером в том случае, если глава государства не руководит политикой. Иными словами, мы вовсе не хотим сказать, что знание военного дела должно быть главным качеством государственного человека. Широкий, выдающийся ум, сильный характер — вот те качества, которыми он по преимуществу должен обладать; понимание же военного дела всегда возможно так или иначе восполнить. Никогда во Франции политические и военные дела не руководились хуже, чем при братьях Белиль и герцоге Шуазель, которые все трое были хорошими солдатами.
Война должна вполне соответствовать замыслам политики, а политика должна соразмерять их в соответствии с имеющимися для войны средствами. Если политик и солдат не совмещаются в одном лице, то для достижения этого имеется лишь одно хорошее средство — сделать главнокомандующего членом правительства, дабы он в важнейшие моменты принимал участие в его совещаниях и решениях. Но опять-таки это возможно лишь в том случае, если само правительство находится вблизи театра военных действий, чтобы можно было без особого промедления решать все вопросы.
Австрийский император в 1809 г. и союзные государи в 1813, 1814 и 1815 гг. поступили таким образом, и этот метод вполне оправдался на практике.
Крайне опасно влияние в кабинете другого военного помимо главнокомандующего; это редко приведет к здоровой и энергичной работе. Пример Франции, когда Карно в 1793, 1794 и 1795 гг. руководил военными действиями из Парижа, безусловно не заслуживает подражания, ибо приемы террора доступны лишь революционным правительствам.
Закончим теперь рассуждение историческим обзором.
В 90-х годах прошлого столетия произошел замечательный переворот в европейском военном искусстве; из-за него часть достижений лучших армий утратила всякое значение. Начали достигаться такие военные успехи, о размерах которых раньше не имелось вовсе представления, казалось, что вся ответственность за происшедшие катастрофы ложится на ошибочные расчеты военного искусства. Конечно, привычки и традиции ограничивали военное искусство узким кругом идей, и оно было захвачено врасплох лавиной новых обстоятельств, которые хотя и выходили за пределы старого круга представлений, но не противоречили существу дела.
Наблюдатели, обладавшие наибольшей широтой взгляда, приписывали это явление тому общему воздействию, какое политика в течение столетий оказывала на военное искусство, и притом к вящему вреду последнего, вследствие чего это искусство стало межеумочным и опустилось до игры в солдатики. Факт был верно подмечен, но было ошибочно видеть в нем нечто случайно возникшее, чего легко можно было избежать.
Другие пытались все объяснить расхождениями в политике Австрии, Пруссии, Англии и других стран.
Разум чувствовал себя захваченным врасплох; но правда ли, что подлинная внезапность имела место в области, ведения войны, а не самой политики? Мы поставим вопрос на нашем языке: проистекло ли бедствие из влияния политики на войну или же из ложного направления политики?
Огромное влияние Французской революции на зарубежные страны заключается, очевидно, не столько в новых средствах войны и новых взглядах на ее ведение, сколько в совершенно изменившихся методах государственного и административного управления, в характере правительства, положении народа и т. д. Что правительства других стран на эти вещи смотрели неправильно, что они обычными средствами хотели создать противовес новым и неудержимым силам, все это — ошибки политики.
Разве эти ошибки можно было предвидеть и исправить, стоя на почве чисто военного понимания явлений? Конечно, нет. Ибо если бы и появился в то время подлинный стратег-философ, который из одной лишь природы; враждебного начала предвосхитил бы все последствия и, как пророк, возвестил бы об отдаленных грядущих возможностях, то такое откровенно осталось бы гласом вопиющего в пустыне.
Лишь при том условии, что политике удалось бы подняться до правильной оценки пробудившихся во Франции сил и новых политических отношений, возникших в Европе, политика могла бы предвидеть, как отсюда сложатся общие очертания войны, а последнее привело бы ее к установлению нужного объема средств, к выбору лучших, путей.
Следовательно, можно сказать: двадцатилетние победы революции являются главным образом следствием ошибочной политики противостоявших ей правительств.
Правда, ошибки эти обнаружились лишь во время войны, а события последней оказались в полном противоречии с теми ожиданиями, которые на них возлагались политикой. Но это произошло не от того, что политика не удосужилась посоветоваться с военным искусством. То военное искусство, которому политика могла верить, т.е. военное искусство того же времени, того же порядка, того же старого мира, к которому относилась и политика, представляло хорошо знакомый инструмент, которым она и раньше пользовалась; но оно, конечно, утверждаем мы, разделяло заблуждения политики, поэтому не могло ей открыть глаза. Правда, сама война в своей сущности, в своих формах также претерпела значительные изменения, приблизившие ее к абсолютному облику; но эти изменения возникли не из того, что французское правительство в известной мере эмансипировало войну, спустило ее, так сказать, с привязи политики; эти изменения возникли из новой политики, которая вышла из недр Французской революции, притом не только для Франции, но и для всей Европы. Эта политика выдвинула другие средства и другие силы и поэтому сделала возможным ведение войны с такой энергией, о которой вне этих условий нечего было бы думать.
Итак, действительные изменения в военном искусстве являются следствием изменившейся политики. Они отнюдь не служат доказательством возможности отделения одного от другого, а наоборот, являются решительным доказательством их тесного единства.
Итак, еще раз: война есть орудие политики; она неизбежно должна носить характер последней; ее следует мерить политической мерой. Поэтому ведение войны в своих главных очертаниях есть сама политика, сменившая перо на меч, но от этого не переставшая мыслить по своим собственным законам.
Карл фон Клаузевиц
Читайте
В заголовок поста я вынес знаменитую фразу гениального военного теоретика Карла Филиппа Готтлиба фон Клаузевица потому что, на данный момент времени, она приобрела особую актуальность. Мировое сообщество не стояло так близко у пропасти глобального военного конфликта со времён Карибского кризиса, то есть уже почти 52 года.
Всё-таки приятно иногда убедиться, что ты не дурак и не страдаешь паранойей. Два месяца назад, я написал пост в котором утверждал, что Третья Мировая война уже началась. Тогда, никто эту мысль не поддержал и у меня, поневоле, возникли сомнения, - прав ли я, не слишком ли сгущаю краски? Но вот недавно, мои выводы получили подтверждение из уст серьёзного учёного-политолога, признанного эксперта в области международных отношений.
*******************************************
В ходе круглого стола "Россия - США - ЕС - НАТО: обеспечение общей безопасности или новая холодная война?" профессор Российской академии народного хозяйства и госслужбы при президенте РФ Владимир Штоль высказал весьма резонансное мнение.
Напряжение в мировом сообществе, связанное с ситуацией на Украине, не является эскалацией холодной войны - речь идёт о начале третьей мировой. Холодная война, о которой сейчас все говорят, всё-таки закончилась в начале девяностых. То, с чем мы имеем дело сейчас, является настоящей третьей мировой войной, о которой можно говорить уже с югославской трагедии 1999 года (бомбардировок Югославии силами НАТО в рамках операции "Союзная сила".
По мнению В. Штоля, началом войны нужно считать локальные конфликты, предшествующие вовлечению остальных сторон.
Так, Первой мировой войне предшествовала американо-испанская война (война за передел колоний 1898 года) и англо-бурские войны (конфликт Британской Империи с Трансваальской и Оранжевыми республиками в южной Африке 1899-1902 годов), а Второй - гражданская война в Испании и ряд других конфликтов. Переломным событием, которое может развязать полномасштабный международный конфликт, может стать ввод сил НАТО на территорию Украины и придание ей статуса основного партнёра вне НАТО.
Владимир Штоль уверен, что все стороны конфликта совершенно не обращают внимания на судьбу Украины и её народа - лидеры крупнейших стран слишком заняты отстаиванием собственных интересов.
Сейчас на Украине создаётся мёртвая зона. На её территории не нужен самостоятельный народ, поскольку эта земля является переплетением различных интересов совершенно других игроков.
с п р а в к а
Штоль Владимир Владимирович
Заведующий кафедрой государственно-конфессинальных отношений МИГСУ (международный институт госслужбы и управления). Доктор политических наук, профессор.
- член Союза писателей РФ
- член Союза журналистов РФ
- член Научного совета при Совете Безопасности РФ
- член Центрального правления Российской ассоциации содействия ООН
- член попечительского совета Общества дружбы Словакия - Россия
- главный редактор журнала Обозреватель - Observer
- член Экспертного совета по проведению государственной религоведческой экспертизы при Управлении Минюста РФ по московской области
Читает курс лекций по темам: "Политология", "Регионоведение", "Мировая политика", "Международная безопасность", "Международные гуманитарные отношения", "Теория международных отношений", "История международных отношений", "Современные международные отношения", "Внешняя политика России", "Международная и европейская безопасность", "Международные организации", "Анализ международных ситуаций", "Глобальные проблемы мирового развития и международные отношения", "Конфликтология", "Международный терроризм и сепаратизм".
*********************************
"Я не знаю каким оружием будут сражаться в 3-й Мировой войне, но в 4-й в ход пойдут палки и камни" (Альберт Эйнштейн)
Война есть продолжение политики иными средствами.
Карл фон Клаузевиц
Война - продолжение политики, бизнес -
продолжение войны.
Японская поговорка.
Война - продолжение политики, бизнес - продолжение войны,
информационные войны - продолжение бизнеса.
_______________________________________________
С удивлением обнаружил при поиске источников ссылку на самого себя, только более раннего, лет этак на 7, года издания.
"У меня сейчас лежит книжка "История 19 века", французы писали, Лависс/Рамбо. Так вот, там в основном войны... Раздел и передел мира.
Кто это сказал, не помню: "Война - продолжение политики, бизнес - продолжение войны". И вообще, фильм "Чужой" - это иллюстрация человеческой психологии, а не инопланетной.
Экспансия вбита человеку на уровне метазадачи, самой глубинной программы.
А уж как она реализуется - вопрос второй.
Некоторые стихи пишут, в надежде огрести сонм почитателей-поклонников, некоторые старушек топориками отщелкивают, некоторые торгуют и борются за рынки сырья и сбыта, а иные сбиваются в стаи и пытаются силой завладеть тем, что им не принадлежало.
И жажда жизни умирает последней, когда уже давно отключена надстройка сознания. Организм столь же яростно сопротивляется смерти, сколь яростно он пытался взять контроль всех аспектов жизни в свои руки.
Здесь, кстати (в этом стремлении к экспансии, расширению и захвату), кроется одна из глубинных причин спонтанного возникновения пирамиды иерархии власти как у стадных животных, так и у людей, которые хотя и приобрели разумные навыки, не перестали быть стадными.
Со временем эта борьба переходит на более и более высокие уровни, приобретая порой почти нематериальный характер – к примеру, информационные войны.
А цели те же, что и были тысячелетия назад - борьба за выживание и обеспечение своего потомства, своего «стада» лучшими пастбищами, продуктами, ресурсами и положением в более крупной иерархии – наций и народностей."
Http://nowa.cc/showpost.php?p=693527&postcount=33
Я тоже не сторонник жестких мер и ни капли не ксенофоб.
Только беда в том, что изгадили все уже, и внутри и снаружи. Перелицевали, и правильные, естественные вещи представляют как экстремизм, навешивая ярлыки, преследуя, пропагандируя ну такую хрень...
В совдепии было много плохого - так вот, сейчас гораздо больше. Потому что из того, что было хорошего, не осталось ничего.
А нового хорошего... Я даже и не скажу. Свобода слова? Так нет ее. Процветание, перспективы? Да, если успел обогатиться в момент "распила" - ну так "знает кошка, чье мясо ела". И таких единицы, и они, обогатившись на развале, дорвавшись до руля, продолжают свое дело. Опыта созидания у них нет, да и зачем.
Классический пример - купил чел сахарный завод по бросовой цене (скажем, 5 миллионов), предварительно разорившийся за счет "мудрой" экспортно-импортной политики руководства, подсчитал, что срубит бабла за пару месяцев - да и продал на металл за 10. А себестоимость завода была раз в 50 больше, но кого это волнует?
А потом сахар покупаем за бугром, опять же - он и спекулирует, метросексуал хренов.
"Война - продолжение политики, бизнес - продолжение войны" - так вот, мы эту войну проигрываем. Практически без боя.
Это не "железный занавес" подняли, это кингстоны открыли. И главное - транснациональный капитал, постепенно захватывающий страну, превращает ее в сырьевой придаток, отстойник - и рынок сбыта товаров для быдла, потребительскую яму. Бесперспективняк, одним словом.
И все это на фоне промывания мозгов по части потребительской психологии, сексуальных свобод и морального опускания.
А у себя они такого не позволяют. За то, что у нас по ящику гонят, в некоторых штатах США сажают, и надолго.
Хотя, конечно, есть и общие тенденции, которые к здоровым никак не отнесешь.
22.06.2011.
Рецензии
В Европе нет свободных грядок,
там каждой грядочке расчёт.
И лишних не поставить рядом,
продать нельзя, что лишне, вот!
Полемика, однако, милостивый государь!
А кто кого учит, никак не понять!:)
Войны - это результат политических решений для достижения политических целей с помощью вооруженной силы. Раньше на войну смотрели как на вполне рациональное средство достижения политических целей. Известный прусский военный теоретик XIX в. К. фон Клаузевиц считал, что стратегия не может иметь рациональной основы до тех пор пока она не построена на осознании цели, которую она преследует. Именно это он имел в виду, когда характеризовал войну как продолжение политики другими средствами. Ракетно-ядерное оружие в определенной степени разорвало связь между политикой и войной, сделало устаревшей парадигму военно-политической конфронтации между великими державами, поскольку разумная политика, призванная реализовывать на международной арене национальные интересы, не может допустить применения ядерного оружия, обладающего чудовищной силой разрушения.
Необходимо отметить, что некоторые из наиболее проницательных создателей ядерного оружия во всяком случае подспудно сознавали его значение для судеб войны и мира. Другое дело, что в течение довольно длительного времени в послевоенный период обе противоборствующие стороны продолжали подходить к проблемам ядерного века с позиций доядерного.
В период холодной войны ядерное оружие, выполняя роль эффективного инструмента взаимного сдерживания двух сверхдержав, продемонстрировало ограниченность своих возможностей при реализации множества других целей, традиционно решавшихся с помощью военной мощи. Так, сразу после второй мировой войны, обладая монополией на атомное оружие, США не сумели вынудить Советский Союз изменить его политическую стратегию, в том числе и в сфере внешней политики. Более того, Америка со своей атомной бомбой не смогла помешать беспрецедентному расширению влияния СССР в 1945–1949 гг. Обладание ядерным оружием не внесло какие бы то ни было серьезные коррективы в ход и результаты корейской и вьетнамской войн. В афганской войне Советский Союз вел себя так, будто не имел ядерного оружия. Оно также не остановило распад Варшавского пакта и самого Советского Союза. Еще до этого Франция вынуждена была уйти из Алжира, несмотря на то, что к тому времени уже обладала ядерным оружием, а в 1982 г. Аргентина начала войну против Великобритании, игнорируя тот факт, что эта страна обладает ядерным оружием.
Постепенно утверждалось своеобразное ядерное табу в отношениях между двумя сверхдержавами или военно-политическими блоками. Зрело осознание возможности и необходимости избежать ядерной войны, поскольку она представляет угрозу самому существованию человечества. Стало очевидно, что с созданием ядерного оружия речь уже идет не просто о совершенствовании средств ведения войны, не просто о наращивании военной мощи. Появление ядерного оружия коренным образом изменило саму природу, принципы и нормы ведения войны.
Предельно сузилось число целей, для достижения которых возможно использование стратегической мощи. Основной задачей ядерного оружия стало сдерживание атаки противника, угрожающего жизненным интересам страны. Отчасти в силу того, что стратегическое оружие служит именно этой цели, в центре международной политики в течение пяти послевоенных десятилетий воцарился мир, в то время как на периферии часто бушевали войны.
Но это не означает, что ядерное оружие вообще не пригодно для решения политических проблем. Сохраняется его значимость как очевидного показателя мощи государства. Взятое само по себе, оно не отменяет сам принцип использования или угрозы использования силы для достижения политических целей. Но учитывая возможности ракетно-ядерного оружия, ни один здравомыслящий политический деятель не может вынашивать цели, ради которых можно было бы рисковать самим существованием человечества. Ракетно-ядерное оружие нельзя более рассматривать в качестве средства продолжения политики, как это понимал Клаузевиц и многочисленные его последователи. В этом контексте соперничающие державы являются одновременно партнерами по выживанию, по спасению жизни на земле, а мирное сосуществование, не означая всеобщей и полной гармонии, диктуется императивами выживания человечества
Еще по теме 18.2. Война как продолжение политики в ядерную эпоху:
- 2. Использование пространства в эпоху ядерного равновесия страха
- ВОЙНА В ИРАКЕ КАК ИНСТРУМЕНТ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ СШАА НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ
Историки-марксисты рассматривают проблему происхождения войны и выявления ее виновников как одну из кардинальных в исторической науке, как важное условие глубокого познания человечеством законов развития общества, решения задачи предотвращения новой мировой войны и искоренения войн в целом.
Они руководствуются указанием Ленина о том, что в научном исследовании нельзя забывать «основной исторической связи», что следует «смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь».
Марксистско-ленинская историческая наука убедительно раскрыла перед человечеством «великую тайну, в которой война рождается», показала, что главным виновником войн является империализм.
Буржуазной историографии США нельзя отказать в стремлении найти свои классовые пути трактовки происхождения второй мировой войны. «По этому вопросу, - констатировал Л. Мортон, анализируя буржуазную историографию США, - написано так много, что историку уже, кажется, нечего делать» 1 .
Написано действительно много. В наши дни взгляды значительной части общественности США на эту проблему во многом формируются код влиянием «нестареющих», по американским буржуазным критериям, мемуаров К. Хэлла.С. Уэллеса, Г. Икеса, Р. Шервуда, книг Ч. Бирда, Г. Коммаджера, У. Лангера и С. Глисона, Д. Кеннана, Л. Мортона, Б. Рауха, Г. Фейса и более «молодых», но плодовитых Д. Барнса, К. Юбенка, Л. Лэфора, А. Оффнера, У. Прэнга, Б. Рассета, Д. Стоссинджера, а также ряда других историков различных школ и течений.
В трудах некоторых историков, рассматривающих происхождение войны, можно встретить весьма реалистические оценки значимости данной проблемы, актуальности ее разрешения, «Изучение причин этого конфликта (речь идет о второй мировой войне), - пишет профессор Северо-Техасского университета К. Юбенк, - необходимо нам, живущим в условиях угрозы ядерной войны, прежде всего потому, что ее считают «немыслимой», так же как считали «немыслимой» вероятность войны в 1919-1939 годах» 2 .
Тем не менее буржуазные историки США не дают ясного и объективного ответа на вопрос о происхождении второй мировой войны и ее виновниках. Философско-социологической основой буржуазной концепции происхождения второй мировой войны служит тенденциозная трактовка самого понятия «война» и причин ее возникновения.
Один из ведущих буржуазных специалистов по этому вопросу - Т. Ропп, автор книги «Война в современном мире» 3 и статьи на данную тему в «Encyclopedia Americana», дает определение войне как «конфликту между государствами с применением силы». Он не отрицает связи войны с политикой и приводит формулировку Клаузевица: «Война есть продолжение политики другими средствами».
Вынужденный признать, что эта точка зрения является отнюдь не единственной, Ропп пишет далее: «Коммунисты считают, что войны присущи капиталистической конкуренции». Однако научной полемики с марксистской концепцией он предпочитает избегать 4 .
Внеклассовая трактовка понятия войны и апологетика взглядов Клаузевица - характерная черта американских буржуазных теорий происхождения войны. Профессор Чикагского университета К. Райт также считает, что «война в самом широком смысле является конфликтом с применением насилия». Еще более запутывая вопрос, он добавляет, что это конфликт «между различными, но однородными сущностями» 5 .
И. Эрл придерживается мнения, что методология Клаузевица применима к анализу любого периода военной истории, любой области военного дела, и особенно событий второй мировой войны, которые «подтверждают ее каждый день» 6 . Ф. Харви подчеркивает: «Политика может привести к войне и определить ее исход» 7 .
Кстати, Ленин, рассматривая формулировку Клаузевица, указывал, что война есть не просто продолжение политики другими, насильственными средствами, что это «продолжение политики данных, заинтересованных держав - и разных классов внутри них - в данное время».
Загрузка...